 |
(Из дневника змеелова) |
.jpg)
Изображение животного
Ростислав Данов, мой закадычный друг (хотя нас разделяло расстояние в 2500 км), не раз сокрушался: «Ты же зоолог-противочумник; почему бы тебе не приехать в Туркменистан? Рептилии – на каждом шагу… Чего только стоит «большая тройка!» Он имел в виду кобру, гюрзу и эфу.
В эпоху «невыносимого застоя» Данов покидал Ленинград и отправлялся в Туркменистан ловить ядовитых змей, в поселок Кара-Кала (что по-туркменски означает «Черная крепость»). Неизбежные приключения, постоянный риск, неплохой заработок и рисование животных – все это нравилось Данову.
Не раз, играя со смертью, он нарушал «технику безопасности» змеиной ловли. Ростислава кусали 6 видов ядовитых змей в общей сложности 14 раз, а он от укусов только «отплевывался»!
Когда отправляешься на змеиную охоту, надо быть собранным и внимательным. Лучше оставить дома злость, гнев и раздражение. Однажды к Данову в напарники напросился один чудак: надеялся на быстрое обогащение, а в результате остался без двух пальцев – последствия стремительной атаки гюрзы, ее «незабвенного поцелуя».
Случилось так, что отлов ядовитых змей стал основным заработком Ростислава. Он охотился успешнее многих змееловов: так, в 1980 году за три месяца поймал 37 гюрз и 25 кобр. Иногда ему просто везло: в поле зрения попадали сразу три кобры! Данов сдавал их знаменитому змеелову – Владимиру Бабашу. Настоящим угодьем «большой тройки» был район Айдере.
После 1986 года Ростислав распростился с ловлей змей в Туркменистане и посвятил себя анималистике. Художником заинтересовались зарубежные издательства, но его творческие планы так и не свершились. Данов умер за мольбертом 29 июля 1993 года.
.jpg)
Перед взором Данова протекала жизнь зверей, птиц, рептилий и насекомых. Ростислав тщательно вел записи в дневниках, иногда делал на полях необходимые зарисовки. Он наблюдал, как сражается оса-помпил с огромным тарантулом, а другая оса, эвмена, заботливо строит гнездо и затаскивает в будущие «ясли» обездвиженных гусениц.
Кроме насекомых, рептилий и птиц, Рост наблюдал и млекопитающих – в частности, хищников. Он видел следы барса, слышал его рев и собирал сведения о повадках этого зверя… Но обстоятельнее всего Данов описал охоту на змей. Отрывок из его «Дневника змеелова» мы и предлагаем вниманию наших читателей.
Александр ЧЕГОДАЕВ
21 апреля. Вышел по дну ущелья и поднялся на плоскогорье. Солнце грело, но было в белесой дымке. Прекрасная погода для выхода кобры, подумал я, третий день тепло, прошло дождливое полнолуние… И в самом деле, пройдя немного, увидел кобру. Сунул ее в сачок, прошел еще шагов пять (а кобра в сачке шипела), и опять шипение – вторая в нору уходит. Схватил за хвост, тянул-тянул… не тянется! Минут десять подержал – ни с места. Стал левой рукой подкапывать: наконец пошла! Вытащил, посадил к первой в сачок, затем пересадил их в мешок – из экономии: у меня было только два мешка, и я второй берег для гюрз. Понадеялся, что они после спячки вялые, зимовали вместе, очевидно, вылезли только что. Сел перекурить. Но не тут-то было! Мешок ходил ходуном – дерутся. Развязал – треплют с остервенением, как фокстерьер крысу. Вывалил на землю. Они вцепились друг другу в шеи и не думают отпускать. Взял каждую за голову и, надавливая ниже ядовитых желез, пытаюсь их заставить разжать челюсти. Наконец одна отпустила, и почти сразу же вторая. Шеи изжеваны, обслюнявлены, яд течет, крови, правда, не заметно. Теперь у меня в каждой руке по кобре, и нечем взять мешок. Одну отпускаю перед собою на разнотравье, вторую мигом запихиваю в мешок и завязываю. И только я мешок завязал, чтобы вторую посадить в его верхнюю часть, – глядь, а ее уже нет! Только что тут шуршала. Траву разгреб, а там норка песчанки. Вот так дурак!
Обидно стало до слез, и все ведь по собственной расхлябанности и глупости! Ну, думаю, ладно, поищу на этом же склоне, может, еще есть.
И верно: гляжу, уходит кобра, извиваясь, хвостом в норку, пятясь, и осталось сантиметров тридцать. А за голову не схватишь! Прижал краем сачка голову, перехватываю пальцами по обручу, поближе к голове, чтобы за шею взять, а левой рукой – за туловище, хвост вытянуть. Хвост не идет, а кобра, почувствовав опору в моей руке, вырвалась, голову из-под сачка выдернула и «поцеловала» меня в большой палец. Ну, я у нее палец из пасти мигом выдернул; оказывается, зубами прорезала, но кровь идет. Кобра пятится в нору, уходит – уже голова в норе; я изловчился и двумя пальцами сверху ей в норе голову прижал. В конце концов она меня пересилила. Отпустил. Ушла. Палец пососал – кровь бежит обильно: ну и ладно, все с ней и вытечет. Один зуб попал в мякоть, а второй по ногтю процарапал и ороговевшую кожу прорвал, но не глубоко. Сел, покурил, успокоился. Ощущений никаких, кровь идет. Подождал минут пятнадцать – ничего. Пошел дальше. Прошел довольно много, но ничего не попалось. Снова начался дождь, но, несмотря на это, летает много бабочек-зорек. Прибрался, осмотрел кобру – следов покусов не заметно. Вечером еще раз шел дождь.
24 апреля. В девять утра вышел обычным маршрутом, по второй террасе. В одном укромном местечке, где все облазал, услышал шорох и заметил хвост, ускользнувший под большой камень. Стал копать, провозился минут двадцать. Заглянул под камень, а оттуда разинутая пасть! Наконец вытащил. Толстая, неперелинявшая гюрза.
Дальше по склону заметил бабочку-алексанора. Алексанор отличается быстротой полета, реже парит и более желтый, чем подалирий. Поймал в отчаянном броске. Алексанор свежий, не облетанный. Как обычно, летел из глубины ущелья, вдоль стены, между второй и третьей террасой. За день видел еще штук пять и трех подалириев. Летают быстро, взмывают на третью террасу. Когда летят над склоном, то ищут цветы пурпурных кузиний, на которые и садятся. Часто подлетают к головкам цветущего лука, такого же розово-лилового цвета, но, подлетев сантиметров на тридцать, различают и улетают.
Немного дальше гюрза ушла под тяжелый камень, но поднять можно; перевернул – и в сачок.
Под водопадом в лопухах катрана кто-то зашуршал и, шевеля листьями, заполз в заросли клена. Я долго ковырялся в кусте, пока не увидел безобидного желтопузика. Он был мне не нужен, и сразу же здесь отловил третью гюрзу. Затем там, где верхний уступ образует нишу, обнаружил полуистлевший труп хауса, камышового кота. Он лежал, оскалив зубы, на огромном камне. У него был сломан позвоночник. Кто мог его прикончить? От волков он в этих скалах легко бы ушел. Скорее всего, леопард. За это говорит и то, что он брошен на камне, словно бы в отместку… Мешок с тремя гюрзами оставил на спуске у реки и начал обследовать верхний склон.
В нише, заваленной крупными глыбами, заросли катрана, кузинии и деревца миндаля. Здесь я услышал шорох. Это был крупный перелинявший самец гюрзы, скользнувший под обломок.
Я выдернул самца за хвост, но он так взвился, что пришлось его бросить. Он устремился под камень, я снова его вытянул – самец отчаянно сопротивлялся, бросался в лицо, извивался, но был
благополучно водворен в сачок. Когда пересаживал его в мешок, он так и лез наружу, голова выныривала из мешка у самых рук, приходилось встряхивать, пока, улучив момент, самец свернулся на дне. Наконец-то удалось закрутить горловину и завязать ее узлом.
Перекурив, повернул назад по низлежащему второму ярусу, захватив мешок. Пришел около половины седьмого. Пересадил гюрз в ящик. К семи добавилось еще четыре.
27 апреля. Сегодняшний день при ловле гюрз весьма поучителен в смысле неудач. Утром вышел к ближайшему ущелью, осмотрел первую террасу – ничего, поднялся на вторую. Под знакомой плитой ушел в норку хвост темной неперелинявшей гюрзы. Не успел схватить – когда увидел, оставалось сантиметров десять.
Тут я услышал шипение и увидел здоровенного гюрзака. С поднятой шеей он бросил вызов несуществующему сопернику и, кипя от ярости, сам влетел в надетый ему на голову сачок. Все стало понятно: началось спаривание.
Спустился на крутую осыпь, полез осматривать склон и на самом верху, под стеной, заметил отличного самца. Стал подбираться – круто, щебенка, но он тоже меня увидел, развернулся – лежал головой вверх по склону, а ко мне хвостом – и, прежде чем я успел подставить сачок, ринулся вниз. Я за ним. Но он-то брюхом скользит, а я – на ногах. Не удержался и полетел кувырком, переворачиваясь через голову, по камням, а гюрзак летит рядом– ему не за что удержаться. Так и катились мы на локоть друг от друга.
Наконец, сорвав ногти, ободравшись и побившись, я затормозил. Самец тоже. Докатились до более пологого спуска. Но мне встать на ноги, сачок развернуть и очки поправить, а ему этого не надо, он шасть под глыбу. Пальцы мои лишь скользнули по последнему сантиметру хвоста. Стал рыть, рыл час, не меньше – безрезультатно. Очухался я, весь ободран, тело гудит. Дошел до воды у камышей, напился. Покурил, мешок оставил. Решил осмотреть у камышей – чувствую, на большее не хватит. Только шагнул – на тропе в камышах лежит гюрзак. Увидел из-за поворота в метре. Мы оба кинулись, но он от неожиданности в куст ферулы заполз, а я уже спокойно его обошел, загнал под небольшой камень и взял. Такой же здоровенный и перелинявший, как все сегодняшние самцы. К пяти часам вернулся в аул.
29 апреля. Подождал до 11 утра, когда температура поднялась до 180С, и вышел по дну ущелья. Перешел брод – воды по колено; поднялся на террасу и почти сразу же в больших камнях увидел кобру. Лежит спокойно, свернувшись кольцом, – греется. Заметила меня и стала бесшумно, не спеша, уходить под камень. Поймал.
Чуть подальше, у тропы, заметил молодую, меньше метра, гюрзочку, очень яркую. Она спряталась под камень, там развернулась (в щели было видно) и ушла под другой камень. Пусть живет.
Иду дальше, в одной руке несу мешок с коброй, в другой – сачок. Встречаю гюрзу. Матерая самка, серая с рыжими пятнами. Тоже стала пятиться под камень, а спрятаться негде: убежище перекрыто мною. Гюрза раздула шею, зашипела, сделала выпад в мою сторону, чтобы напугать, а сама шмыг средь камней – хочет к норе прорваться, но я подставил уже под нос ей сачок, она в него, как в нору, и влетела.
Поднялся по большой осыпи на вторую террасу. Пусто. Оставил гюрзу и кобру в завязанном мешке: может, пробегусь с сачком. Осмотрел площадку, где самцы гюрз устраивают поединки, – никого. За площадкой, сразу же у склона, лежала кобра. Добыл, бросил в сачок, завернул его вокруг палки, чтобы не вылезла, иду дальше. Не успел и ста метров пройти, вижу – под большой камень неторопливо уходит хвост гюрзы. Бросаюсь к камню, сачок с коброй швыряю и успеваю вцепиться в самый кончик гюрзиного хвоста… Тяну. Гюрза крупная, сильная – сопротивляется изо всех сил. Ведь вся змея – мощные мышцы: она изогнулась где-то под глыбой вокруг выступа камня, и вытащить ее совсем не просто! Тяну и думаю: куда же ее посадить? Был бы сачок свободен, но в нем – кобра. Поэтому тяну осторожно. Придется ее отшвырнуть подальше от камня, а там была не была!
Пока гюрза будет к камням прорываться, я кобру в нижней части сачка перевяжу, а гюрзу над ней посажу. Или в рукав рубашки.
Гюрза понемногу поддается. А в это время кобра в сачке, почувствовав опору, начинает выбираться. Сачок у меня из мельничного газа, довольно плотный, но гибкая и ловкая кобра, тычась головою, пролезает через замотанную вокруг ручки сетку сачка и оказывается на свободе.
Слегка расширив капюшон, раздраженная кобра прямиком скользит ко мне, направляясь к тому же камню. Тут я ее замечаю, но поздно – она вцепляется, как собака, в пяти сантиметрах от моей руки в гюрзиный хвост. Я бросаю хвост, хватаю кобру и, оторвав ее от гюрзы, поднимаю в воздух. Гюрзиный хвост моментально втягивается в нору. Кобра с расширенным капюшоном, издавая резкое шипение, раскачивается в воздухе. Сажаю ее в сачок, обернув его вокруг ручки, сажусь на камень, наступаю на ручку сачка ногой, чтобы пережать кобре выход, вытираю пот и закуриваю.
Обидно. Мало того что гюрза ушла, так еще и укушенная коброй. Может погибнуть. Хотя я ее сразу же оторвал, а кобра вводит яд постепенно. Пару раз и меня за пальцы хватали кобры, но я успевал выдернуть руку – зубы прорывали кожу, кровь текла, но последствий никаких.
Сверху, перед поворотом, обратил внимание на хороший камень. Подкрался. Заглянул за него. Слева перед носом под камень заскочила пищуха, справа – агама, а за ней – кобра. Поймал. Посадил в верхнюю часть мешка с гюрзами, перевязав мешок посредине. Мешок стал длинным, двойным, носить его неудобно – висит до земли, за камни цепляет. Положил его в тень под миндальным деревцем и зашагал с одним сачком.
Перед осыпью смотрю – под камень лезет гюрза, но ее как-то многовато. Тащу. Смотрю – в глубине еще один хвост. Спаривание! Схватил и его, двумя руками тащу оба хвоста. Потом перехватил оба в правую руку, тяну, невзирая на то, что чешуя царапается о камень. В левой руке сачок. Вытащил, кинул в сачок: обе крупные, недавно перелинявшие. Положил на землю – они так и не расцепились; дал доспариваться. Минут через пять они закончили, и я завязал горловину сачка (хорошо, всегда веревочки в кармане) и стал возвращаться. Дошел до мешка, взял его и перевязал рукав рубашки. Затем с трудом запихал упрямую кобру, сидевшую в мешке над гюрзами. Всех гюрз ссыпал в один мешок – не меньше десяти килограммов! А кобру пересадил в сачок и завязал горловину. Прямо как в задаче с козой, волком и капустой! Забрал по дороге мешок с двумя кобрами.
Дома всех упаковал – кобр в банки из-под кинопленки и гюрз по мешкам, чтобы утром везти в Кара-Калу.
Вечером зашел Хаджи. Посидели, попивая водку у ртутной лампы до двух ночи. Ничего особенного не летело, в основном бражник Робертса.
Любопытно, что через пару дней ко мне приехал товарищ – биолог. Ему очень хотелось испытать себя в роли змеелова. Дал я ему второй сачок, и мы отправились тем же маршрутом. По дороге я поймал две гюрзы, а ему не везло – ненаметанному глазу среди камней трудно заметить змею. Возвращались по второй террасе. Биолог шел впереди. Вдруг, смотрю, он насторожился, показал мне кулак – дескать, тихо! – и крадется к большой глыбе. Я шага на три сзади, тоже сачок приготовил, для страховки – а вдруг упустит… Выглядываю из-за его спины – лежит здоровенная гюрза, да как лежит – открыто, на травке, метрах в двух от глыбы. Смотрю, совсем близко он к ней подкрался, а гюрза – хоть бы что, не шевельнется. Иногда такое бывает – пригреется змея на солнце и не двигается – можно подойти вплотную. Вижу, он уже и сачок к голове подставил – сейчас топнет, и очнувшаяся гюрза стрелой влетит в сачок.
Но тут я замечаю, что с головы гюрзы слетают ядовито-зеленые трупные мухи! А приятель мой сачок держит, дрожит весь от возбуждения. «Ну, ну, иди!» – шепчет. Я молчу. Он что-то заподозрил, обруч сачка под голову змеи подвел, шевельнул – никакого эффекта. Поворачивается ко мне, весь бледный, глаза горят, а я ухмыляюсь. «Что, дохлая, что ли?» – спрашивает. Я говорю: «А ты ее лучше спроси!» Поддел он гюрзу сачком, перевернул белым брюхом кверху – труп! Сказал он тут пару теплых слов – понятно, обидно: такая добыча, можно сказать, в руках была!
Рассказал я ему про историю с коброй; он не поверил – думал, я ему нарочно гюрзу подложил. Осмотрели мы труп – чистый, без повреждений, и умерла змея, очевидно, утром – еще разложиться не успела. Достали веревочку, измерили. И пошли к дому. По дороге товарищ мой долго крякал и головой крутил, а я его поддразнивал: «Отличная у тебя реакция, такой экземпляр, и даже шелохнуться не успел. Не иначе как помер от страха!»
Использованную веревочку измерили рулеткой – оказалось сто сорок пять сантиметров. Самый крупный экземпляр из тех, кого я ловил. И все-таки после укуса кобры двое суток прожила – сильная змея. Но яд кобры оказался сильнее.
4 мая. С утра, вопреки предсказанию муллы Хедыра, проглянуло солнце. Поэтому, быстро попив чаю, отправился в ближайшее ущелье.
Сейчас можно отправляться. Почти сразу же за поворотом заметил и поймал в сачок неподвижно лежавшую, крупную неперелинявшую гюрзу… Змея грелась у камней рядом с колонией пищух в негустой траве. Она сама, стоило ей накрыть голову, бросилась в сачок.
Метров через сто, у большого камня, поймал таким же манером вторую. Спустился ниже, туда, где позавчера нашел полутораметровый выползок гюрзы. Долго лазал, искал. Наконец на крутом склоне краем глаза заметил весьма «странный» камень. Он лежал в густой траве, у зарослей камыша. Это была свернувшаяся гюрза. Поймал, как и первых двух. Но это не «хозяин» выползка – тот должен быть побольше, а в этом длины около 120 см.
На спуске, в каменистой осыпи, услышал шипение и заметил уходящий хвост. Стал выковыривать. Докопался до толстого хвоста здоровущей гюрзы. Потащил. Упирается. Стал аккуратно разбирать камни. Показалась голова. Тут же прижал ее палкой сачка, перехватил. Но туловище застряло в камнях и начало втягиваться в глубину. С другой стороны из камней показалась петля. Бросил хвост, «подтолкнул» в петлю – перестала упираться, вытащил за шею. Змея начала вертеться, мой большой палец попал ей под челюсть, и она пыталась его укусить, но средний и указательный крепко держали по бокам головы, не давая сомкнуть пасть. Лужа яда так и стекала ей в рот. Второй рукой перехватил за петлю туловища и отправил в сачок. Пересыпал в мешок с тремя гюрзами. Своя ноша не тянет!
Около пяти часов облака унесло ветром, и сам ветер улетел с ними. Пригрело солнышко. Тихо, тепло. На солнечных склонах закурился дымок – начался лет термитов. Около норок – суета: снуют рабочие и крылатые особи, одни взлетают, другие, вернувшись из полета, изгибаются и отгрызают ненужные крылья. Рядом суетятся муравьи, пытаясь утащить беззащитных самцов и самок, сцепляются с солдатами, кто-то волочит брошенное крыло… Оживившиеся мабуи и щитковые сцинки подскакивают, хватая термитов и муравьев. Неподалеку агама жадно пожирает термитов, одного за другим, время от времени тряся головой – видно, вцепляются солдаты своими мощными челюстями. Пир на весь мир!
Вечером заходил мулла Хедыр. Пообещал, как всегда, хорошую погоду. Он был своеобразной личностью и, хоть считался мусульманским священником, утверждал, что все люди – братья. Он перечислял библейских пророков и сравнивал их с мусульманскими: Мусу (Моисея), Ису (Иисуса), Ибрагима (Авраама), Ильяса (Илью) и многих других. Но ругался он русским матом. Хедыр рассказывал, что видел «зимея больше три метра: голова на один сторона дороги, хвост – на другой… Такой балшой, ебиу мат! Слявик, знаешь такой зимея – тонкий, как дрова, летит, как пуля свистит. Догнать невозможно. Он кустах сидит, кто мимо идет – прыгает прямо в сердце и насквозь пробивает, сам дальше летит, ебиу мат. Человек умирает. Ойк-илон называется». – «Стрела-змея, что ли?» – «Да, да, стрела-змея по-русски». – «Она же безвредная!» – «Ээ, Слявик, ты не знаешь… Какой безвредный? Смертельный, ебиу мат!». Так и общаемся…
Текст печатается по рукописи, предоставленной семьей Данова
Ростислав ДАНОВ
Рисунки автора
Журнал «Охотничий двор» № 8 (август) 2010 г.
ВНИМАНИЕ!
Использование материалов сайта на некоммерческих интернет-сайтах и сайтах общественных организаций разрешается только с указанием источника и установкой гиперссылки на сайт Национального Фонда Святого Трифона.
Размещение всех материалов Фонда в СМИ и с коммерческими целями осуществляется на договорной основе.
